Вера Кауи - Любить и помнить [Демоны прошлого]
Он неохотно качнул головой.
– Нет, конечно, ты об этом не задумывался.
– Но па тебя любит, и ты нужна ему! – выкрикнул Джеймс.
– Это мне очень хорошо известно. Я предпочла ему Эда, потому что мало его любила. А Эда я любила очень. Любовь не выбирает – кого любить, кого не любить. Любят не из уважения и не по необходимости, у любви собственные законы и правила, и ты должен играть по этим правилам, а не по своим собственным. Ты вряд ли понимаешь меня, потому что еще не знаешь жизни, и объяснять что-либо бессмысленно. Эд стал для меня открытием. Фантазия сделалась реальностью. Это редкостная вещь. Для большинства людей их реальность – всего лишь плод воображения.
– Ой, только не надо мне пересказывать легенду о Тристане и Изольде! – презрительно отозвался Джеймс.
– Не говори о том, чего не понимаешь! Прибереги свои скороспелые сентенции до тех пор, пока у тебя молоко на губах обсохнет! Я сказала тебе всю правду об Эде. И сказала ему всю правду о тебе.
– Ты известная правдолюбка, – язвительно заметил Джеймс.
~– Ты предпочитаешь, чтобы я была лгуньей? Чтобы обманывала тебя? Притворялась? Я считала тебя взрослым. Так веди же себя как взрослый человек.
– Что это означает в предлагаемых обстоятельствах?
– Каких обстоятельствах?
– В которых выясняется, что твоя мать... Он запнулся и умолк, поняв, что зашел слишком далеко.
– Твоя мать – что? Разве ты впервые услышал эту историю? Откуда вдруг столько желчи?
– То была просто легенда! А это – реальность!
– Ты что же, думаешь, что я собираюсь упаковать тебя в коробку и отправить почтой Эду? Напрасно, Джеймс. Единственное, о чем я прошу, – прими Эда таким, каков он есть, и в качестве того, кто он есть. В качестве твоего отца. Не надо воспринимать его как моего бывшего любовника. Это было, но было давно. Но он был твоим отцом, он и сейчас твой отец и всегда им останется. Это факт, Джеймс, и с этим нужно считаться. Конечно, я не отрицаю, что он был моим любовником. И никто никогда не любил меня так, как Эд.
Джеймса пронзила острая, едкая ревность. Он привык быть для матери центром вселенной, и мысль о том, что она не может забыть его отца, никогда не тревожила Джеймса. Узнать об этом теперь было больно. Джеймс знал, что похож на отца. Ему об этом часто твердили, да и фотографии он видел. Но лицо на фотоснимке, сделанном двадцать лет назад, принадлежало призраку, а не конкретному мужчине, при встрече с которым его мать зажглась, как рождественская елка.
Его охватило любопытство. Ему страшно захотелось увидеть это лицо, понять, в чем тайна его магнетизма. Почему этому человеку удается так долго удерживать в плену его мать.
– Ты хочешь, чтобы мы встретились, так ведь? – выпалил он.
– Да, мне бы очень этого хотелось.
– Ладно.
Он принял решение.
– Я отвезу ему альбом. Годится?
В глазах матери загорелся огонек надежды.
– Ты серьезно?
– Мне любопытно. Хочу взглянуть, что же он собой представляет. Если он произвел такой долгоиграющий эффект, значит, он нечто выдающееся. Это его домашний адрес? – Голос Джеймса звучал спокойно и беспечно, но от матери не укрылась скрытая в нем напряженность.
– Да. Не знаю, правда, где это, я там не была. Но у меня есть номер телефона. Лучше спе-рва позвонить.
Она взяла со стола белую карточку и написала на ней номер.
Джеймс положил карточку в бумажник.
– Как, думаешь, следует ему представиться. Привет, папаша, это твой сынок! Так, что ли?
Голос его прозвучал так похоже на голос Эда, интонации были так одинаковы, что Сара вздрогнула. Кроме того, Джеймс был таким же тонким и восприимчивым, как и его отец.
– В чем дело? Опять поймала меня на сходстве?
– Он точно так и сказал. – Смех замер у нее на губах. – Если бы ты знал, Джеймс, как вы похожи!
– Если не считать американского акцента, – хмуро заметил Джеймс. – А па? С ним-то как быть? Где его место в этом раскладе?
– Он все понимает. И всегда понимал. Он же принял меня назад, в конце концов.
Джеймс помолчал. Потом поднял на Сару взгляд, который пригвоздил ее к месту – столько в нем было враждебности и одновременно мольбы.
– Ты ведь... не сделаешь ему больно, правда? Сара ответила ему взглядом, заставившим Джеймса опустить глаза.
– Он был добр ко мне, – пробормотал Джеймс. – Он лучший из отцов.
Он не осмелился сказать вслух: «И другого мне не нужно».
– Я знаю, что ты любишь его, Джеймс, и я меньше всего хотела бы лишить его твоей любви. Я только прошу тебя... принять Эда. Понять его, оценить по достоинству. Ему тоже все это нелегко. Вы ведь, в сущности, чужие, к тому же Эд в худшем положении, чем ты, – он узнал о тебе только что. А ты знаешь о нем давно.
– О нем – да.
– И Джайлз тоже.
– Почему ты называешь отца Джайлзом? – взорвался Джеймс. – Раньше ты всегда говорила «твой папа». А еще утверждаешь, что не хочешь его обидеть.
Сара выдержала его взгляд.
– Твой отец – Эд, Джеймс.
– Только потому, что он...
– Договаривай.
Мать замолчала. Джеймс не решился закончить фразу. Он отвел глаза и уставился на ковер.
– Ты наполовину Эд, Джеймс. Что посмотреть, что послушать – вылитый Эд. Джайлз так же хорошо это понимает, как и я. Он познакомился с Эдом, и тот ему понравился. Надеюсь, он понравится и тебе.
– А что изменится, если он мне не понравится?
– Это было бы жаль.
– Но ты не перестала бы его любить?
– Нет. Это не в моей власти. Я всегда буду го любить. Но мне будет грустно.
– А моя грусть тебя не волнует?
– Нет у тебя никакой грусти.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю вас обоих. Но он получше меня?
– Что за глупости! Но я вижу в тебе его... То, что ты сын Эда, делает тебя еще дороже для меня, Джеймс. Неужто не понятно?
– Да он тебя прямо околдовал! – Его голос снова дрожал от гнева pi отчаяния. – И ты не стесняешься кричать об этом на весь мир. Как же – ведь это истинная правда, а что может быть лучше правды! Ты фанатичка, мама, и, как все фанатики, нисколько не заботишься о том, что в погоне за своей целью губишь других. А твоя цель – это он, не правда ли?
У Сары свело скулы от напряжения, в глазах блестели слезы, но голос прозвучал спокойно:
– Да.
– Замечательно! Ты даже не пытаешься это скрывать! Всегда только правда, одна только правда, ничего, кроме правды, – вот твой девиз. А правда делает свободным! Так вот, это – ложь! От этой правды ты, может быть, и получишь свободу, зато все остальные окажутся в кандалах. Готов спорить, что и твой драгоценный уже в кандалах.
– Любовь – всегда тюрьма, – сказала мать.
– И там ты пребывала все эти годы? И сегодняшний фейерверк – в ознаменование того, что ты наконец вышла из темницы? Празднуешь свое собственное 4 июля – День независимости?
